1. Из какой точки семиотической вселенной мы смотрим на мир?

Следуя за логикой Хайдеггера, картина мира непременно есть чья-либо картина мира. Таким образом, субъективность является имманентным свойством означаемого и семантической составляющей означающего «Картина мира». Картина мира в целом и ее составляющие явились предметом внимания различных психотерапевтических направлений – гештальт-терапии, гуманистического и экзистенциального подходов и целого ряда других.

Однако семантическая неопределенность и многозначность интерпретаций этих объектов была такова, что вынуждала отказаться не только от их непосредственного эмпирического и экспериментального исследования вследствие неприложимости к ним обычных статистических методов, но в ряде случаев даже от перевода с одного европейского языка на другой (ср. проблему Angst) и от сопоставления сходных конструктов, используемых в рамках различных направлений (ср. «контакт» в гештальте и «близость» в экзистенциальной психологии).

«Вавилонской башней», с создания которой началось расхождение языков описания, укоренившихся в ныне существующих направлениях, стал, на наш взгляд, ряд философских работ экзистенциального направления (Кьеркегор, Гуссерль, и особенно Хайдеггер, Гадамер, а также Ясперс, Сартр и др.), которые принципиально изменили парадигму в гуманитарной сфере ХХв., но при этом были написаны усложненно и многозначно, так что множественность интерпретаций прямо вытекала как из глубины понимания человеческой души, так и из способа изложения этого понимания (Мэй).

С возникновением «экзистенциальной системы координат», которая не отменяла картезианскую, а лишь охватывала другое поле потенциальных задач, и следует связать окончательное разграничение между теоретико-научными и психотерапевтическими интенциями исследований в психологии. Теоретические исследования естественно определились как принадлежащие к объективной, декартовой системе координат, где картина мира состояла из «наблюдаемых объектов» и обосновавшегося отдельно от них «наблюдателя», в то время как самые разнообразные психотерапевтические направления оказались так или иначе включенными в субъективные, недекартовы координаты, где каждый из множества «наблюдателей» наблюдал собственные объекты, от которых не был отделен, так что акт наблюдения оказывал на них воздействие и изменял их. Этот факт требовал обращения к такому конструкту, как субъективная картина мира (а вернее, субъективные картины миров различных людей), что оказалось исключительно плодотворно в отношении понимания проблем отдельного, уникального, конкретного человека, позволяя взглянуть на реальность его глазами. Но эта новая субъективность имела и обратную сторону: оставаясь субъективностью и сохраняя подвижность и «текучесть», она ускользала от описания стандартным математическим метаязыком – требуя либо отказа от математической объективации, либо создания нового математического метаязыка.

2. Наблюдатель и наблюдаемый объект.

Экзистенциальный подход в психологии, казалось бы, должен был естественно вписаться в область неклассических научных подходов. Однако этому препятствовало одно важное обстоятельство.

В строгих неклассических подходах наблюдатель и наблюдаемый объект имеют различную природу. Физик, наблюдающий элементарные частицы, сам не является элементарной частицей. При экзистенциальном подходе наблюдатель и наблюдаемый объект являются в равной степени людьми, обладая каждый собственной субъективностью, что делает практически недостижимой какую бы то ни было «инструментальность», упираясь в тавтологию: психолог исследует внутренний мир человека, используя в качестве инструмента свой собственный внутренний мир, который он обязан исчерпывающе знать – в противном случае это не инструмент, и который он не может исчерпывающе знать, поскольку у него нет инструмента иного, чем он сам. Одним из способов освободиться от этой логической петли может быть введение искусственного объекта-посредника между внутренними мирами двух людей, такого, что он будет достаточно сложным, чтобы подходить для гомоморфного отображения различных, а желательно, любых внутренних миров, и достаточно «исчерпаемым», наблюдаемым и дискретным для передачи ему функций инструмента.

В принципе такой объект имплицитно уже используется – но почти без осознания его инструментальной функции. Это вербальная продукция, текст в его общесемиотическом понимании. Действительно, все представления и переживания относительно внутреннего мира другого человека исследователь получает почти исключительно благодаря вербальной продукции этого человека.

Традиция исследования вербальной сферы очень глубока, однако ограничивается в общем случае двумя моделями. «Психологическая модель» делает центром внимания то, что именно говорит данный конкретный человек, почти не фиксируясь на способах «говорения». В развитой системе «лингвистических моделей», напротив, все внимание уделяется «способам говорения», но отсутствует рефлексия над тем, почему именно этот конкретный человек выбрал из множества способов сказать именно этот.

А между тем «психологический» и «лингвистический» взгляды соотносятся друг с другом, как парадигматика и синтагматика (Якобсон, Зализняк). Лингвистический интерес к языку сводится в самом широком смысле к кодификации и инвентаризации всех лингвистических явлений, которые есть или имеют право быть, – то есть к построению парадигмы. Психологический интерес в самом широком смысле, напротив, направлен на селекцию и комбинацию конкретных лингвистических явлений – то есть на построение синтагмы. В настоящем исследовании предпринимается ряд последовательных попыток комплексного и осознанного поиска синтагматических факторов, предопределяющих конкретные выборы и сочетания и лежащих в области психологии, с рекурсивным обращениям к лингвистической парадигме. Это позволило выйти за пределы противопоставления «классического» и «неклассического» взглядов, применив к наблюдаемому и к наблюдателю один и тот же инструмент – порождаемые ими тексты.

3. Что общего между грамматическими формами, синтаксическими структурами и незаживающими травмами. Прегипотеза о картине мира.

В виде проверяемой гипотезы (или гипотез) предстояло сформулировать следующее: Картина мира (в предложенном выше экзистенциальном понимании) существует не как метафора или теоретический конструкт, а как способ, с помощью которого индивид организует свою «реальность», то есть свой жизненный и эмоциональный опыт;

Картина мира каждого индивида уникальна, хотя отдельные фрагменты картин мира разных людей могут совпадать;

Картина мира индивида отображается на любые порождаемые им тексты, как устные, так и письменные, как спонтанные, так и редактированные, проявляясь в множестве лингвистических выборов в рамках той вариативности, которую предлагает ему родной язык. Иными словами, уникальная картина мира индивида отображается в виде его уникальной лингвистической картины мира.

Однако положения, сформулированные выше, вызвали серьезные методологические затруднения. эти затруднения возникли не только из-за огромного объема и высокой степени разнородности той информации о личности автора, которую удавалось получить из множественности наблюдений за его текстами в ходе психотерапевтического контакта. Наибольшее затруднение вызвала расплывчатость понятий, с которой приходится мириться и каким-то образом справляться психотерапевту в своей практической деятельности, но которая препятствует отграничению от общего континуума эмпирических наблюдений таких явлений, которые бы могли быть проверены экспериментально.

Поэтому перед выдвижением основной гипотезы оказалось удобным обратиться к такому логическому инструменту, как пре-гипотеза. Она не предполагает строгих исчерпывающих формулировок, но задает важнейшие смыслы дальнейшего исследования. В процессе работы со смыслами прегипотезы происходит выявление, уточнение и терминологизация тех слов, которыми выражаются смыслы прегипотезы. В результате этой формально-семантической обработки прегипотеза преобразуется в корректную гипотезу, проверяемую строгими методами.

Формулировка прегипотезы была представлена в следующем виде:

Психическая реальность человека в некоторых своих аспектах имеет регулярные отображения на порождаемые им тексты.

Для удобства дальнейшей операционализации она была симметрично преобразована:

Исследование регулярных особенностей текстов, порождаемых индивидом, позволяет сделать выводы о некоторых аспектах его психической реальности.

Это, как легко убедиться, совершенно тождественное преобразование, позволяет подойти к решению в семиотически обоснованном порядке: от формальных признаков к их значению; оно фокусирует внимание именно на том сегменте психической реальности человека, который непосредственно отражается в его вербальной деятельности и который малодоступен для исследования другими способами. Результатом проверки прегипотезы было корректное уточнение неопределенных представлений о "некоторых аспектах психической реальности", что открывало возможность перейти к формулировке собственно гипотезы.

4. Стратегии проверки прегипотезы.

Предположить, каков конкретный характер этих "некоторых аспектов психической реальности", из общих соображений было бы методологически неточным. При подходе со стороны психологической проблематики в качестве исходного тезиса естественно было бы ожидать, что в тексте отражаются определенные личностные черты его автора. Это открыло бы возможность для относительно простой экспериментальной проверки. Для нее лишь следовало выбрать произвольным образом ряд личностных черт, затем подобрать группу испытуемых с этими чертами, создать контрольную группу из людей, у которых подобные черты не выражены, и установить, существует ли значимая корреляция личностных черт испытуемых с особенностями их текста. Однако продуктивность такого подхода вызывала серьезные сомнения: даже если бы ряд черт удалось соотнести с особенностями текстов, все равно без ответа остались бы вопросы о том, исчерпаны ли полностью как список личностных черт, так и список особенностей текста. Поэтому действовать путем подбора означало бы ограничить круг возможностей получения информации о "психической реальности" человека, заведомо согласившись с тем, что принципиально новых знаний получить не удастся и рассчитывать следует лишь на уточнение сведений, которые уже имелись благодаря множественности эмпирических наблюдений. Поэтому и было принято решение отказаться от подхода к проблеме со стороны особенностей личности. Ведь в общем случае речь могла идти вообще не о личностных характеристиках, а, например, о характере эмоционального и жизненного опыта, или о специфике коммуникативных отношений между испытуемым и экспериментатором, или еще о каких-то факторах, недоступных априорным предположениям. Вместо этого предпочтение было отдано подходу к проблеме со стороны особенностей текста. Это решение было осуществлено по следующему плану.

5. Переход от прегипотезы к гипотезе состоял из пяти шагов:

(1) создание стандартного списка регулярно повторяющихся особенностей текстов конкретных людей;

(2) структурирование найденных особенностей, соотнесение их семантики и их формальных признаков;

(3) на основании анализа семантики обнаруженных особенностей создание предположения о конкретных явлениях психической реальности человека, в них отображенных, и замена названиями этих явлений размытое субъективного понятия "психическая реальность".

(4) переформулировка прегипотезы в гипотезу путем замены в формуле: "Психическая реальность человека в некоторых своих аспектах имеет регулярные отображения на порождаемые им тексты" неопределенное понятие "психическая реальность человека в некоторых своих аспектах" на определенные и конкретные понятия и термины, которые, по предположению, могли бы стоять за обнаруженными конкретными явлениями.

(5) Переход после корректного переформулирования прегипотезы в гипотезу ко второму этапу исследования - к ее проверке.

Подход к формулированию гипотезы через вспомогательный этап - прегипотезу - исключал априорные догадки в отношении того, какого рода события психической жизни конкретных людей находят свое регулярное отображение в их текстах.

В ходе работы с прегипотезой было исследовано 3000 парных текстов текстовых методик (ТМ). Текстовые методики - это специальная диагностическая техника, в рамках которой человеку предлагают написать два текста на особым образом сформулированную тему: первый - от своего лица, второй - от лица "антипода", вымышленного персонажа, во всем противопоставленного его автору. В текстах ТМ фиксировались повторы, которые потом были сведены в Стандартный список повторяющихся элементов текста.

6. Стандартный список повторяющихся элементов текста.

Основу стандартного списка составили те текстовые элементы, которые регулярно повторялись в текстах ТМ разных авторов и с достаточной эффективностью использовались в психотерапевтической практике (напр., Новикова-Грунд...) Повторы были распределены по уровням: сюжетному, композиционному, семантическому и синтаксисическому. Список разноуровневых элементов, обнаруживающих регулярную повторяемость в текстах разных людей, включил в себя следующее:

Морфологические показатели грамматического времени: использование в тексте прошедшего времени свидетельствовало об обращении автора к причинно-следственным связям (на неосознаваемому уровне "когда" и "из-за того" неразличимы); наличие форм настоящего времени свидетельствовало о эмоциональном переживании события здесь и сейчас; наличие форм будущего времени свидетельствовало о планировании, откладывании или избегании действия.

Глубинно-синтаксические структуры, задающие оппозицию активности/пассивности. Конструкции с агенсом (словом, называющим того, кто по своей воле совершает действие) свидетельствовали о принятии на себя ответственности (я пошел, подумал, сказал). Неагенсные конструкции, в которых либо не было грамматического места для агенса, либо агенс подменялся метафорически одушевленным неживым и потому лишенным воли объектом, свидетельствовали о снятии с себя ответственности за действие и делегирование этой ответственности другому персонажу текста - или, что чаще, случайности, судьбе и пр. (мне пришло в голову, удалось сказать, показалось). Таким образом в числе действующих лиц оказывался божественный kairos. Абсолютное предпочтение автором агенсных конструкций разумно было интерпретировать как "свободу". Соответственно, неагенсные конструкции утверждали "несвободу" автора.

Семантический уровень был представлен внешними и внутренними предикатами. Внешние предикаты описывают ситуацию, апеллирующую к зрению и слуху; эта ситуация доступна наблюдателю, находящемуся вне нее и не являющемуся ее участником (побежал, закричал). Внутренние предикаты описывают ситуацию, не апеллирующую ни к каким органам чувств; эта ситуация недоступна наблюдению извне и известна лишь самому участнику ситуации (подумал, захотел, испугался). Предпочтения, избегания и комбинации внешних и внутренних предикатов в тексте отражали наличие или отсутствие, а также взаимодействия "внутреннего мира" и "внешнего мира" автора текста.

На композиционном уровне учитывалось количество фигур (персонажей) в тексте. В исследованных текстах встречались случаи, когда фигур вообще не было ("Прекрасный фильм. Замечательные пиротехнические эффекты" - воспоминание больного шизофренией); тексты, включающие только одну фигуру, свидетельствовали о крайней эгоцентрической позиции автора и пр. Количество фигур, а также их характеристики с помощью агенсных и неагенсных конструкций и внешних/внутренних предикатов описывали "одиночество" или "неодиночество" автора текста. На уровне сюжета рассматривались сюжетные повторы, о которых подробно будет сказано ниже.

7. Формулировка гипотезы и ее проверка.

После создания Стандартного списка стало возможно на основе наблюдаемых повторов разных уровней сформулировать гипотезу:

Прегипотеза: Психическая жизнь человека отображается на порождаемые им тексты. =>=> Гипотеза: Тексты, порождаемые каждым конкретным человеком, независимо от его воли и намерений содержат на лингвистическом уровне отображения фрагментов его экзистенциальной картины мира.

К фрагментам экзистенциальной картины мира конкретного человека отнесены его представления

о принятии на себя ответственности за действие или об отказе от нее;

о свободе совершить действие или о вынужденном действии под давлением обстоятельств или других людей;

об относительной актуализации для него событий его внутреннего или его внешнего мира и о специфике объектов, формирующих эти миры;

о причинах событий его внешнего и внутреннего мира и, в связи с ними, о неосознаваемом представлении о причинности, которая может быть репрезентирована как вина, ответственность, гордость, бессилие, зависимость от других людей или от надчеловеческих сил;

о преференциях при выборе позиции знающего/ помнящего / ожидающего события; о преференциях при выборе позиции участника и/ или свидетеля событий, описываемых в тексте; о переживании эмоций и телесных состояний.

Проверка гипотезы была выполнена в два этапа. Первый этап заключался в установлении группового подобия текстов. Для эксперимента были выбраны два массива текстов.

Первый, небольшой массив состоял из текстов ТМ, написанных пациентами одного из кризисных отделений московской больницы, госпитализированных после суицидальной попытки, причем у каждого из них было зафиксировано более трех попыток суицида в прошлом.

Второй массив составили уже упоминавшиеся 3000 парных текстов, написанных людьми разного пола и возраста, не имеющими формального психиатрического диагноза.

На основе Стандартного списка были выделены 16 параметров, из которых 15 имели формальные показатели, то есть не допускали неоднозначного прочтения (напр, "прошедшее время" - это значит глагольные окончания пр.вр).. Один параметр, семантический, формального показателя не имеел, но все равно интерпретировался однозначно.

Тексты пятнадцати суицидентов показали совпадение по всем 16 параметрам. Вероятность случайного совпадения=[1:(2^16)^15]-1, то есть ничтожно мала. Два из 17 текстов не показали совпадений по параметрам ни с основным массивом из 15 текстов, ни между собой. Как выяснилось впоследствии, люди, написавшие эти тексты, не совершали суицидальных попыток и лечились в кризисном отделении в связи с другими жизненными обстоятельствами. В текстах контрольной группы, как и ожидалось, не встретилось ни одного совпадения хотя бы двух текстов по всем 16 параметрам. Это позволило сделать вывод о том, что сходная картина мира различных людей однообразно отображается в их текстах.

Таким образом, выдвинутая гипотеза:

Тексты, порождаемые каждым конкретным человеком, независимо от его воли и намерений на лингвистическом уровне содержат отображения фрагментов его экзистенциальной картины мира, – была подтверждена в ее групповом аспекте.

Вторая часть экспериментальной проверки гипотезы должна была подтвердить или опровергнуть индивидуальное подобие текстов. Иными словами, следовало узнать, обладают ли различные тексты, написанные одним человеком, совпадающим набором параметров из Стандартного списка.

В этой части экспериментальной проверки, построенной как квазиэксперимент, исследовалась возможность установить гомоморфизм между некоторой частью кортежей текстовых переменных для различных по структуре, стилистике и коммуникативному предназначению текстов, и одним и тем же автором, породившим эти тексты в разное время и в различных обстоятельствах.

В качестве квазиэкспериментальных групп были выбраны 4 давно умерших и поэтому недоступных для непосредственного диалога человека: Чехов, Достоевский, Гоголь и Набоков. Материалом послужили все без исключения опубликованные тексты этих четырех авторов. В качестве контрольной группы был сконструирован Псевдоавтор, представленный фрагментами текстов разных реальных авторов 19-20 вв. (лоскутное одеяло). У Псевдоавтора, по определению, не могло быть уникальной индивидуальной картины мира, поскольку он не был индивидом. Процедура сравнения предполагала полный формализм и полное уравновешивание объемов.

Результаты сравнения.

Результатом исследования текстов четырех реальных авторов по параметрам было получение констант для каждого автора и выявление закономерностей, общих для всех четырех массивов.

Общие закономерности, на наш взгляд, могут быть с высокой долей вероятности экстраполированы за пределы изученных четырех массивов текстов и расцениваться как некоторая "норма", разумеется, с возможностью дальнейшего уточнения.

У Псевдоавтора выявились количественные отличия такого рода, что по ним можно определить для любого произвольного текста, написан ли он одним человеком или компилирован из разных текстов (при объеме текста более 1500 слов).

8. Волшебные сказки повседневных разговоров: сюжетные структуры.

Сюжетные структуры не были включены в Стандартный список параметров текста из-за сложности их формализации. Для того, чтобы говорить об экспериментальной проверке факта совпадений сюжетных структур и тем более обсуждать, связаны ли повторы сюжетных структур и их элементов с индивидуальными или надындивидуальными (языковыми, культурными, биологическими) факторами, необходимо было избавиться от произвольности, корректно определить и описать это явление и убедиться, о каком именно сходстве идет речь и что вообще следует понимать под сходством.

Здесь важно отметить два момента:

а) Само явление повторяемости сюжетных структур в текстах разных людей настолько необъяснимо и удивительно, что просто отнестись к этому как к данности, не пытаясь найти этому явлению разумное объяснение, является жестоким позитивистским лицемерием, за которым может скрываться страх оказаться в интерпретационном тупике и допустить в строгие рассуждения произвольность, граничащую с фантазиями.

b) Покуда явление, пусть даже совершенно очевидное интуитивно, не описано корректным формальным образом, его не имеет смысла содержательно интерпретировать, поскольку остается момент неопределенности, интерпретируется ли некий реальный факт (или набор фактов), или некое "мнение", пусть даже убедительное, но которое могло возникнуть благодаря разного рода установкам и психическим процессам самого интерпретатора и тех, на кого ему посчастливилось воздействовать.

Однако все попытки создать классификацию сочетаний сюжетных структур оканчивались неудачей ввиду практически бесконечного числа этих сочетаний. С методологической точки зрения, для того, чтобы классифицировать сюжетные повторы разных типов, их следовало бы выделить, распределить по уровням и собрать в список, но очевидно, что этому препятствовало стремящееся к бесконечности число возможных сюжетных сочетаний.

9. СПИСОК ФУНКЦИЙ ПО ПРОППУ

При обработке сюжетов, обнаруживающихся в текстах контрольной и экспериментальной групп, был применен тот же принцип, что и в пропповских репрезентациях волшебных сказок в виде последовательностей "функций". Параллель, таким образом, была проведена между "функциями" у Проппа и элементами сюжетных структур в предлагаемой работе. В основу было положено эвристическое предположение, что в каждом конкретном случае индивид реализует уникальный сюжет за счет теоретически неограниченного числа способов комбинировать элементы сюжетных структур ("функции").

Были определены 5 элементов сюжетной структуры, представленные конечным списком: экспозиция, завязка, тело текста, развязка, кода. Составленные из них комбинации элементов, как и длина последовательности комбинаций, целиком находятся в поле свободного выбора индивида.

Затем было проведено соотнесение элементов сюжетной структуры с "функциями волшебной сказки" по Проппу.

1.Экспозиция: описание пространства и размещенных в нем фигур и вещей. Ее следует соотнести с пропповской "функцией i" (Исходная ситуация) волшебной сказки, не вошедшей в сквозную нумерацию функций (жили-были).

2.Завязка и 4. Развязка как структурные элементы соотносятся с целым рядом функций по Проппу. Они обозначены Проппом как "парные". Вот список этих парных

функций с номерами по Проппу.

1.Отлучка (парная ей функция - 20. Возвращение). 2. Запрет (парная ей функция 3. Нарушение запрета). 4. Выведывание. (парная ей функция 5. Выдача). 6. Подвох. (парная ей функция 7. Пособничество). 8. Вредительство (парные им функции 19. Ликвидация беды; 30. Наказание: враг наказывается). 12. Герой выспрашивается, испытывается, подвергается нападению. (парная ей функция 14. Снабжение: герой получает волшебное средство). 16. Борьба: герой и антагонист вступают в непосредственную борьбу. (парная ей функция 18. Победа). 21. Преследование. (парная ей функция 22. Спасение). 23. Неузнанное возвращение. (парная ей функция 27. Узнавание). 24. Необоснованные притяжения: появление ложного героя. (парные им функция 27.Узнавание: истинного героя; 28. Изобличение: ложного героя). 25. Трудная задача. (парная ей функция 26. Решение).

Терминология Проппа, большей частью очень последовательная, в отношении парных функций обнаруживает определенную текучесть: "недостача", "вредительство", "беда" и пр. - таковы обозначения не только для различных левых частей парных функций, но и одна и та же функция подчас нзвыается в разных контекстах разными именами. Вероятно, такому сползанию терминологического значения причиной была не редакторская небрежность исследователя, крайне внимательного к деталям в других случаях, а невозможность единообразно определить ряд сходных текстовых событий средствами естественного языка. Сделав попытку обобщения семантики этих функций с помощью метаязыковых подходов, еще неизвестных в 20-е годы XX в., мы получили такое "мета-метаязыковое" определение завязки во всем пропповском многообразии: "имеет место нечто плохое = такое, чего герой не хочет, чтобы оно было". Подобных событий в волшебной сказке, как можно убедиться, происходит много, и каждое из них заканчивается развязкой, которую на метаязыковом уровне можно сформулировать как "плохое перестало быть = герой сделал (получил), что хотел".

Таким образом, в структурном элементе 2.Завязка, как и в приведенном выше ряде пропповских функций, содержится "недостача", "беда", "вредительство", то есть "нечто плохое", а в структурном элементе 4.Развязка это "нечто плохое" либо, как в парном ряде пропповских функций, компенсируется и становится "победой", то есть "перестает быть", либо признается непреодолимым и становится "поражением", чего не случается в волшебной сказке, но возможно в спонтанных текстах испытуемых, не скованных законами жанра. Правда, необходимо отметить, что печальный финал отличается от счастливого лишь тем, в каком месте рассказа автор решается поставить точку. Волшебной сказке долженствует быть рассказанной до конца - до финальной развязки, в рассказе же клиента о каком-либо событии точка часто ставится сразу после завязки ("недостачи", "беды" и "вредительства").

В Теле текста, хронологически соединяющем завязку и развязку, описываются поступки протагониста, вступившего в конфронтацию с "недостачей". У Проппа, как правило, конфронтации не выделены в качестве отдельных функций, не отделены либо от завязки, либо от развязки. Например, функция 16. Борьба, описывается так: герой и антагонист вступают в непосредственную борьбу. Это и завязка (герой "не хочет, чтобы антагонист был", и конфронтация (герой прилагает усилия и совершает поступки).

Кода, пятый элемент сюжетной структуры, очевидно соотносится с последней, 31-ой сказочной функцией Свадьба, где описывается наслаждение результатами Победы.

Выделенные нами элементы сюжетной структуры текстов можно полагать подобными пропповским функциям волшебной сказки, причем «структурные сюжетные элементы» в рамках предлагаемого исследования семантически редуцированы сильнее, чем пропповские «функции». Но различие в степени редукции никак не мешает решению поставленной задачи - созданию индекса сюжетных структур наподобие пропповского, построенного на новом принципе. Этот условно новый принцип предполагает индексацию не сюжетных структур целиком, а их структурных элементов.

Рассмотрим на примере текстов суицидентов, что позволяет выявить принцип индексации сюжетных узлов.

"Мой главный поступок еще впереди. Когда-нибудь, когда мое здоровье поправится, у меня получится поступить в медицинский институт и открыть лекарство против рака и СПИДа. За спасение человечества от этих страшных болезней все будут мне благодарны — и мои родные, и незнакомые люди…(и далее следует полторы страницы описания материальных и коммуникативных благ, которые автор получит в результате известности)". Это текст 43-летней пациентки, образование среднее, не работает, 3 попытки суицида в анамнезе. 27-летний молодой человек (образование среднее, работает экспедитором, 3 попытки суицида в анамнезе), откликается: "Когда-нибудь мне удастся получить очень высокооплачиваемую работу в каком-нибудь престижном учреждении. Мне будут платить не меньше 7–8 тысяч, потому что будут очень меня ценить. А за особые успехи мне часто будут выписывать премии в размере годового оклада…, (и вновь следует описание коммуникативных выгод и материальных благ от произошедшего, втрое превышающее по объему описание собственно «поступка»).

После очень небольшой экспозиции (Мой главный поступок еще впереди) следует Завязка1, содержащая недостачу (Сейчас мое самочувствие еще не очень хорошее..., Пока мне еще не удалось справиться с тягой к алкоголю..., Сейчас моя работа не дает мне удовлетворения и плохо оплачивается...). Эта недостача, а также ряд других, не вербализованных в Завязке1, успешно компенсирунтся в будущем (Но потом, когда самочувствие улучшится и у меня будет аттестат о среднем образовании..., Когда меня вылечат так, что тяга к алкоголю навсегда исчезнет и мой профессионализм будет оценен.., когда удастся устроится на другую работу и найти много новых друзей...). Тело текста1, которое в нормальном синтаксисе функций должно помещаться между завязкой1 и развязкой 1, отсутствует (то есть является умолчанием). Зато непосредственно после Развязки1 следует Развязка2. В ней красочно и подробно, занимая более двух третей текстового объема, описываются блага победы: богатство и приобретенные благодаря нему предметы, слава, восхищение окружающих, любовь и уважение новых друзей. Наличие Развязки2 указывает еще на одно умолчание - отсутствие Завязки2, которая однозначно реконструируется как описание недостачи (денег, вещей, славы, восхищения, друзей). Характерная особенность этих текстов состоит в двух регулярных умолчаниях: в отказе от описания конфронтации протагониста с недостачей 1, представляющей собой препятствие, и в отказе говорить о важнейшей недостаче 2. Формально общая для всех текстов суицидентов сюжетная структура может быть представлена так:E -> Z1 -> R1 -> R2 -> K; умолчания распространяются на Завязку 2 и на Тело текста 1 и 2: Z2=0; T1=0; T2=0.Синтаксис структурных элементов всех текстов суицидентов идентичен и единообразно представим в виде формулы:E -> (Z1)&(Z2=0) -> (T1=0)&(T2=0) -> R1 -> R2 ->K. В текстах контрольной группы сходные сюжетные структуры также иногда встречаются, но они разнообразны по как по умолчаниям, так и по синтаксису. Легко видеть, что в текстах суицидентов тщательно умалчиваются поражения, даже весьма условные, и акты конфронтации, расположенные как во внешнем, так и во внутреннем пространствах. Характерные умолчания исследованных текстов суицидентов разумно интерпретировать как последовательное проявление стыда, слабости и одиночества, обусловленного высочайшей степенью эгоцентризма. Именно стыд заставляет авторов текстов частично умалчивать "недостачу" Завязки1 и полностью отказываться от вербализации недостачи Завязки 2. О наличии этих недостач авторы проговариваются лишь в соответствующих Развязках. Но особенно важны два умолчания Тела текста. Описание, и, следовательно, обдумывание и переживание конфронтации с проблемой оказываются для авторов непереносимыми. При этом конфронтация 1, связанная с "внешними" проблемами, (болезнь, алкоголизм, отсутствие образования) такова, что ее еще можно вообразить - когда-нибудь в будущем, но конфронтация 2, связанная с проблемами экзистенциальными, невообразима и не решается изнутри: эти проблемы должны уничтожиться сами собой. В текстах контрольной группы не встретилось не только полных повторов сюжетной схемы экспериментальной группы, но и, как и ожидалось, не удалось обнаружить полностью совпадающие между собой сюжетные схемы внутри самой контрольной группы.

Таким образом, благодаря успешному таксономическому приему, удается выявить и частично реконструировать умолчания и прийти к доказательной содержательной интерпретации этого явления.

Исходя из этой интерпретации, можно объяснить и совершенно фантастический параллелизм между волшебной сказкой и текстами текстовых методик. То, что Пропп полагал спецификой именно волшебной сказки, на самом деле есть общее свойство любого текста - от "Жил на свете рыцарь бедный" до инструкции к кофемолке. Это постоянные неосознаваемые возвращения к нерешенным и нерешаемым проблемам экзистенциального плана.

Другими словами, о чем бы мы ни говорили, помимо всего осознанного, мы многократно дублируем и на разных уровнях повторяем: "Вот каковы мои пространство, время, идентичность, свобода, одиночество и смерть - и вот как я пытаюсь от них защищаться".

10. Выводы.

Сравнение формализованных до сюжетных структур текстов экспериментальной и контрольной групп, таким образом, приводит к следующим выводам:С теоретико-методологической точки зрения, сравнение позволило оперировать понятием полного и неполного подобия текстов. Полным подобием следует считать совпадение сюжетных структур по их типу, по синтаксису функций и по умолчаниям. Неполным подобием оказываются совпадения хотя бы по одному из предложенных критериев.

Отсутствием даже неполного подобия будут считаться несовпадения по каждому из критериев. С клинико-психологической точки зрения, сравнение формализованных сюжетных структур является эффективным диагностическим инструментом, который позволяет с высокой долей точности по специфике текста сделать предположение о склонности его автора выходить из фрустрирующих ситуаций, прибегая к аутоагрессии. Следует отметить, что описываемый диагностикум удовлетворяет критерию достаточности, но не необходимости. Другими словами, если текст, исследованный с помощью описываемого диагностикума, демонстрирует специфическую сюжетную схему с двумя умолчаниями конфронтаций в T1 и T 2 и пр., то его автора следует отнести к группе риска, однако если это условие не выполнено, то склонность или несклонность автора к суицидальному поведению остается непроясненной.

Библиография
Мэй Р.Экзистенциальные основы психотерапии. В кн.:Экзистенциальная психология, М., 2001
Новикова-Грунд М. В. Уникальная картина мира индивида и её отображение на тексты: на примере текстов людей, совершивших ряд суицидальных попыток. М.: Левъ, 2014. 188с.
Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. - М.: Лабиринт, 2001. - 144 с.
Хайдеггер М. Бытие и время, М. Ad Marginem